XIII

Добавлено (2010-06-14, 9:31 PM)
---------------------------------------------
Князь Василий исполнил обещание, данное им на вечере у Анны Павловны пожилой даме, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардии Семеновский полк прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи -- мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с старшей дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной. Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо, изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф -- встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
-- Очень, очень вам благодарен, моя милая или мой милый (mа chPre или mоn cher он говорил всем без исключенья, без малейших оттенков, как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, мой милый. Душевно прошу вас от всего семейства, моя милая.
Эти слова, с одинаковым выражением на полном, веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами, говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался в гостиную к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колени руки, значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел проводить, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвра?щаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, раздвигавших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил:
-- Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб все было хорошо. Так, так, -- говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. -- Да порядок в винах не забудь; главное -- сервировка. То-то... -- И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
-- Марья Львовна Карагина с дочерью! -- басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
-- Замучили меня эти визиты, -- сказала она. -- Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, -- сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: "Ну уж, добивайте".
Высокая, полная, с гордым видом дама, с миловидною дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
-- Дорогая графиня, как давно... она должна была пролежать в постели, бедное дитя... на балу у Разумовских... и графиня Апраксина... я была так счастлива.
Послышались оживленные женские голоса, перебивая один другого и сливаясь с шумом платьев и придвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: "Я в восхищении!" -- и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать.
Разговор зашел о главной городской новости того времени, о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени, старого графа Безухова, и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
-- Я очень жалею бедного графа, -- проговорила гостья, -- здоровье его и так было плохо, а теперь это огорченье от сына. Это его убьет!
-- Что такое? -- спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухова.
-- Вот нынешнее воспитанье! Еще за границей, -- продолжала гостья, -- этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
-- Скажите! -- сказала графиня.

Добавлено (2010-06-14, 9:32 PM)
---------------------------------------------
-- Он дурно выбирал свои знакомства, -- вмешалась княгиня Анна Михайловна. -- Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухова выслан в Москву. Анатоля Курагина -- того отец как-то замял. Он все остался в кавалергардском полку.
-- Да что бишь они сделали? -- спросила графиня.
-- Это совершенные разбойники, особенно Долохов, -- говорила гостья. -- Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить, они втроем достали где-то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина с спиной к медведю, и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
-- Хороша, моя милая, фигура квартального, -- закричал граф, помирая со смеху, с таким одобрительным видом, что он, несмотря на свои лета, не отказался бы принять участие в таком увеселении.
-- Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
-- Насилу спасли этого несчастного, -- продолжала гостья. --
И это сын князя Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! -- прибавила она. -- А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот все воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
-- Однако это штука отличная, моя милая. Молодцы! -- говорил граф, не удерживаясь от смеха.
Гостья чопорно и сердито посмотрела на него.
-- Ах, моя милая Марья Львовна, -- сказал он своим дурным французским выговором и языком, -- юность должна перебеситься. Право! -- прибавил он. -- И мы с вашим мужем не святые были. Тоже бывали грешки.
И он подмигнул ей; гостья не отвечала.
-- Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? -- спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. -- Ведь у него только незаконные дети. Кажется... и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
-- У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
-- Вот в чем дело, -- сказала она значительно и тоже полушепотом. -- Репутация графа Кирилла Владимировича известна... Детям своим он счет потерял, но этот Пьер любимый был.
-- Как он был хорош, -- сказала графиня, -- еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
-- Теперь очень переменился, -- сказала княгиня Анна Михайловна. -- Так я хотела сказать, -- продолжала она, -- по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю... Так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Лоррен приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери, и он крестил Борю, -- прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
-- Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, -- сказала гостья.
-- Да, но между нами, -- сказала княгиня, -- это предлог; он приехал собственно к князю Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
-- Однако, моя милая, это славная штука, -- сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. -- Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал тем звонким и басистым смехом, колебавшим все его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие.

XIV

XV

Из молодежи, не считая старшей дочери графини, которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже как большая, и гостьи-барышни, в гостиной остались Николай и Соня-племянница, которая сидела с тою несколько притворною праздничной улыбкой, с какою и многие взрослые люди считают нужным присутствовать при чужих разговорах, и беспрестанно нежно взглядывала на своего кузена. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка, с мягким, оттененным длинными ресницами взглядом, густою черною косой, два раза обвивавшею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных, худощавых, но грациозных, мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она невольно напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным своею праздничною улыбкой выказывать участие к общему разговору, но, против воли, ее глаза из-под длинных густых ресниц смотрели на уезжающего в армию кузена с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим кузеном, как только они выберутся из этой гостиной.
-- Да, моя милая, -- сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. -- Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него, бросает и университет и меня старика, идет в военную службу. А уж ему место в архиве было готово и всё. Вот дружба-то?! -- сказал граф вопросительно.
-- Да, ведь война, говорят, объявлена, -- сказала гостья.
-- Давно говорят, -- сказал граф все еще неопределенно. -- Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Вот дружба-то! -- повторил он. -- Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
-- Совсем не из дружбы, -- отвечал Николай, весь вспыхнув и отговариваясь, как будто от постыдного на него поклепа. -- Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на гостью-барышню: барышня смотрела на него с улыбкой, одобряя поступок молодого человека.
-- Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? -- сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
Николай вдруг почему-то разгорячился.
-- Я уж вам говорил, папенька, что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу, я не дипломат, не умею скрывать того, что чувствую, -- говорил он, слишком восторженно жестикулируя для своих слов и все поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью-барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру. Барышня улыбкой продолжала одобрять.
-- А может быть, из меня что-нибудь и выйдет, -- прибавил он, -- а здесь я не гожусь...
-- Ну, ну, хорошо! -- сказал старый граф. -- Все горячится. Все Буонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, -- прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
-- Ну ступай, ступай, Николай, уж я вижу, ты в лес глядишь, -- сказала графиня.
-- Совсем нет, -- отвечал сын; однако через минуту встал, поклонился и вышел из комнаты.

Добавлено (2010-06-14, 9:32 PM)
---------------------------------------------
Соня посидела еще немного, улыбаясь всё притворнее и притворнее, и с той же улыбкой встала и вышла.
-- Как секреты-то этой всей молодежи шиты белыми нитками! -- сказала княгиня Анна Михайловна, указывая на Соню и смеясь. Гостья засмеялась.
-- Да, -- сказала графиня после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. -- Сколько страданий, сколько беспокойств, -- продолжала она, -- перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться. А и теперь, право, больше страха, чем радости. Все боишься, все боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек, и для мальчиков.
-- Все от воспитания зависит, -- сказала гостья.
-- Да, ваша правда, -- продолжала графиня. -- До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, -- говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. -- Я знаю, что я всегда буду первою поверенной моих дочерей и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то все не так, как эти петербургские господа.
-- Да, славные, славные ребята, -- подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что все находил славным. -- Вот подите! Захотел в гусары! Что вы хотите, моя милая!
-- Какое милое существо ваша меньшая, -- сказала гостья,
оглядываясь с укором на дочь, как будто внушая этим взглядом своей дочери, что вот-де какою надо быть, чтобы нравиться, а не такою куклой, как ты. -- Порох!
-- Да, порох, -- сказал граф.
-- В меня пошла! И какой голос, талант! Хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
-- Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
-- О нет, какой рано! -- сказал граф.
-- А как же наши матери выходили в двенадцать, тринадцать лет замуж? -- добавила княгиня Анна Михайловна.
-- Уж она и теперь влюблена в Бориса, какова? -- сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса и, видимо, отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала: -- Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей... Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела, они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и все мне расскажет. Может быть, я балую ее, но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
-- Да, меня совсем иначе воспитывали, -- сказала старшая красивая графиня Вера, улыбаясь. Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает, напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно. Старшая Вера была хороша, была умна, была хорошо воспитана. Голос у нее был приятный. То, что она сказала, было справедливо и уместно, но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
-- Всегда со старшими детьми мудрят, хотят сделать что-нибудь необыкновенное, -- сказала гостья.
-- Что греха таить, моя милая! Графинюшка мудрила с Верой, -- сказал граф. -- Ну да что ж! Все-таки славная вышла.
И он с тем чутьем, которое проницательнее ума, подошел к Вере, заметив, что ей неловко, и рукой приласкал ее.
-- Виноват, мне надо распорядиться кое-чем. Вы посидите еще, -- добавил он, кланяясь и собираясь выйти.
Гостьи встали и уехали, обещавшись приехать к обеду.
-- Что за манера! Ух, сидели, сидели! -- сказала графиня, проводя гостей.

XVI

Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел. Когда заслышались не тихие, но быстрые, приличные шаги молодого человека, тринадцатилетняя девочка быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
-- Борис Николаич! -- проговорила она басом, пугая его, и тотчас же засмеялась. Борис увидал ее, покачал головой и улыбнулся.
-- Борис, подите сюда, -- сказала она с значительным и хитрым видом. Он подошел к ней, пробираясь между кадками.
-- Борис! Поцелуйте Мими, -- сказала она, плутовски улыбаясь и выставляя куклу.
-- Отчего же не поцеловать? -- сказал он, подвигаясь ближе и не спуская глаз с Наташи.
-- Нет, скажите: не хочу.
Она отстранилась от него.
-- Ну, можно сказать и не хочу. Что веселого целовать куклу?
-- Не хотите? Ну, так подите сюда, -- сказала она и потом глубже ушла в цветы и бросила куклу на кадку цветов. -- Ближе, ближе! -- шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
-- А меня хотите поцеловать? -- прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.

Добавлено (2010-06-14, 9:33 PM)
---------------------------------------------
Что ты говоришь? Неужели? -- спросил он с хитрым и насмешливым удивлением. -- Так и поцеловал в губы? Когда?
-- Да сейчас. Ты бы не сделал этого? А? Не сделал бы? Я дурно поступил?
-- Ну, не знаю. Все зависит от того, какие ты имеешь намерения.
-- Ну! Еще бы. Это верно. Я ей сказал. Как меня произведут в офицеры, так я женюсь на ней.
-- Это удивительно, -- повторил Борис. -- Как ты, однако, решителен!
Николай, успокоившись, засмеялся.
-- Я удивляюсь, отчего ты никогда не был влюблен и в тебя не влюблялись.
-- Такой мой характер, -- сказал Борис, краснея.
-- Ну, да ты хитрый! Правду Вера говорит. -- Николай вдруг принялся щекотать своего друга.
-- А ты отчаянный. Правду же Вера говорит. -- И Борис, боявшийся щекотки, отталкивал руки своего друга. -- Ты уж что-нибудь сделаешь необыкновенное.
Оба, смеясь, вернулись к девочкам для совершения обряда венчания.

XVII

Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Кроме того, ей хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
-- С тобой я буду совершенно откровенна, -- сказала Анна Михайловна. -- Уж мало нас осталось старых друзей. От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Княгиня посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
-- Вера, -- сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно нелюбимой. -- Как у вас ни на что такта нет. Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам или...
Красивая Вера улыбнулась, видимо, не чувствуя ни малейшего оскорбления, и прошла в свою комнату. Но, проходя мимо дет?ской, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Соня сидела близко подле Николая, который с разгоряченным лицом читал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и молчали. Борис держал ее руку и выпустил при появлении Веры. Наташа взяла стоявший подле нее ящичек с перчатками и стала перебирать их. Вера улыбнулась. Николай с Соней посмотрели на нее, встали и вышли из комнаты.
-- Наташа, -- сказала Вера меньшей сестре, внимательно перебиравшей душистые перчатки. -- Что это Николай с Соней от меня бегают? Что у них за секреты?
-- Ну, что тебе за дело, Вера? -- тоненьким голоском, заступнически проговорила Наташа, продолжая свою работу. Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, добра и ласкова от счастья.
-- Очень глупо с их стороны, -- сказала Вера тоном, который показался обиден Наташе.
-- У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, -- сказала она, разгорячаясь.
-- Как глупо! А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься. Это нехорошо.
Борис поднялся и вежливо поклонился Вере.
-- Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится. Я не могу жаловаться, -- сказал он насмешливо.
Наташа не засмеялась и подняла голову.
-- Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову), даже скучно, -- сказала она. -- За что она ко мне пристает?
И она обратилась к Вере.
-- Ты это никогда не поймешь, -- сказала она, -- потому что ты никогда никого не любила, у тебя сердца нет, ты только мадам де Жанлис (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом сколько хочешь.
Это она проговорила скоро и вышла из детской.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, опять улыбнулась тою же улыбкой, ничего не значащею, и, видимо, не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, по-видимому, еще холоднее и спокойнее.

XVIII