Борис Годунов - гибель династии Рюриковичей

По смерти Ивана Грозного восемнадцать лет судьба русского государства и народа была связана с личностью Бориса Годунова. Род этого человека происходил от татарского мурзы Чета, принявшего в XIV в. в Орде крещение от митрополита Петра и поселившегося на Руси под именем Захарии. Памятником благочестия этого новокрещенного татарина был построенный им близ Костромы Ипатский монастырь, сделавшийся фамильной святыней его потомков; они снабжали этот монастырь приношениями и погребались в нем. Внук Захарии Иван Годун был прародителем той линии рода мурзы Чети, которая от клички Годун получила название Годуновых. Потомство Годуна разветвилось. Годуновы владели вотчинами, но не играли важной роли в русской истории до тех пор, пока один из правнуков первого Годунова не удостоился чести сделаться тестем царевича Федора Ивановича. Тогда при дворе царя Ивана явился близким человеком брат Федоровой жены Борис, женатый на дочери царского любимца Малюты Скуратова. Царь полюбил его. Возвышение лиц и родов через родство с царицами было явлением обычным в московской истории, но такое возвышение было часто непрочно. Родственники Ивановых супруг погибали на наравне с другими жертвами его кровожадности. Сам Борис по своей близости к царю подвергался опасности; рассказывают, что царь сильно избил его своим жезлом, когда Борис заступался за убитого отцом царевича Ивана. Но царь Иван сам оплакивал своего сына и тогда стал еще более, чем прежде, оказывать Борису благосклонность за смелость, стоившую, впрочем, последнему нескольких месяцев болезни. Под конец своей жизни, однако, царь Иван под влиянием других любимцев начал на Годунова косится, и, быть может, Борису пришлось бы плохо, если бы Иван не умер.

Со смертью Ивана Борис очутился в таком положении, в каком не был ещё в Московском государстве ни один подданный. Царем делался слабоумный Федор, который ни в коем случае не мог править сам с должен был на деле передать свою власть тому из близких, кто окажется всех способнее и хитрее. Таким в придворном кругу тогдашнего времени был Борис. Ему было при смерти царя 32 года от роду; красивый собой, он отличался замечательным даром слова, был умен, расчетлив, но в высокой степени себялюбив. Вся деятельность его клонилась к собственным интересам, к своему обогащению, к усилению своей власти, к возвышению своего рода. Он умел выжидать, пользовался удобными минутами, оставаться в тени или выдвигаться вперед, когда считал уместным то или другое, надевать на себя личину благочестия и всяких добродетелей, показывать доброту и милосердие, а где нужно - строгость и суровость. Постоянно рассудительный, никогда не поддавался он порывам увлечения и действовал всегда обдуманно. Этот человек, как всегда бывает с подобными людьми, готов был делать добро, если оно не мешало его личным видам, а, напротив, способствовало им, но он даже не останавливался ни перед каким злом и преступлением, если находил его нужным для своих личных выгод, в особенности даже тогда, когда ему приходилось спасать самого себя. Ничего творческого в его природе не было. Он не способен был сделаться ни проводником какой-либо идеи, ни вожаком общества по новым путям: эгоистические натуры менее всего годятся для этого.

В качестве государственного правителя он не мог быть дальнозорким, понимал только ближайшие обстоятельства и мог ими пользоваться для ближайших и преимущественно своекорыстных целей. Отсутствие образования суживало ещё более круг его воззрений, хотя здравый ум давал ему, однако, возможность понимать пользу знакомства с Западом для целей своей власти. Всему хорошему, на что был способен его ум, мешали, его узкое себялюбие и чрезвычайная лживость, проникавшая все его существо, отражавшая во всех его поступках. Это последнее качество, впрочем, сделалось знаменательной чертой тогдашних московских людей. Семена этого прока существовали издавна, но не были в громадном размере воспитаны и развиты эпохой царствования Грозного, который сам был олицетворенная ложь. Создавши опричнину, Иван вооружил русских людей против других, указал им путь искать милостей или спасения в гибели своих ближних, казнями за явно вымышленные преступления приучил к ложным доносам и, совершая для одной потехи бесчеловечные злодеяния, воспитал в окружающей его среде бессердечие и жестокость. Исчезло уважение к правде и нравственности после того, как царь, который, по народному идеалу, должен быть блюстителем того и другого, устраивал в виду своих подданных такие зрелища, как травля невинных людей медведями или всенародные истязания обнаженных девушек, и в то же время соблюдал строгие правила монашествующего благочестия. В минуты собственной опасности всякий человек, естественно, думает о себе; но когда такие минуты для русских продолжались целые тысячелетия, понятно, что должно было вырасти поколение своекорыстных и жестокосердных себялюбцев, у которых все помыслы, все стремления клонились только к собственной охране, - поколение, для которого при наружном соблюдении обычных форм благочестия, законности и нравственности не оставалось никакой внутренней правды. Кто был умнее других, тот и должен был сделаться образцом лживости; то была эпоха, когда ум, закованный исключительно в узкие рамки своекорыстных побуждений, присущих всей современной жизненной среде, мог проявить свою деятельность только в искусстве посредством обмана достигать личных целей. Тяжелые болезни людских обществ, подобно физическим болезням, излечивавшимся нескоро, особенно когда дальнейшие условия жизни способствуют не прекращению, а продолжению болезненного состояния; только этим объясняется те ужасные явления Смутного времени, которые, можно сказать, были выступлением наружу испорченных соков, накопившихся в страшную эпоху Ивановых мучительств.

Замечательно, что лживость, составляющая черту века, отразилась сильно и в современных русских источниках той эпохи до того, что, руководствуясь им, легко можно впасть в заблуждения и неправильные выводы; к счастью, явные противоречия не совпадают и несообразности, в которые они впадают, обличают их в неверности.

Непрочность престолонаследия чувствовалась народом. Русские знали, что из двух сыновей Ивана старший был не способен к самобытному царствованию, а меньший был ещё младенец; кого бы из них ни провозгласили царем - все равно на деле власть должна была бы находиться в иных, а не в царских руках. Эта мысль охватила московский народ, как только разнеслась по столице весть, что царь Иван скончался. Сделалось волнение. Богдан Бельский, которому Иван поручал Димитрия в опеку, был негласным виновником этого волнения в пользу Димитрия. Как оно происходило, не знаем, но кончилось на тот раз тем, что бояре в ночь после смерти царя Ивана приказали отправить малолетнего Дмитрия с матерью и ее родственников Нагих в Углич; разом с их отсылкой схвачено было несколько лиц, которым покойный государь перед своей кончиной оказывал милости; некоторых разослали по разным городам в заточение, других заперли в тюрьму, отобрали у них поместья и вотчины, разорили их дома. Имена их неизвестны, но эти люди были, вероятно, сторонники Димитрия, покушавшиеся провозгласить его царем. Вся власть находилась тогда в руках дяди Федора Ивановича - Никиты Романова, шурина Бориса Годунова и двух князей - Ивана Мстиславского и Петра Шуйского. Первые два, естественно стояли за Федора как его близкие свойственники; два последних также не находили для себя выгодным пристать на сторону Дмитрия, так как в то время, в случае успеха, властвовали бы не они, а Нагие и Богдан Бельский. На самого Богдана Бельского в то время не решались наложить рук. Быть может, он ловко умел остаться в стороне во время расправы, хотя прежде заправлял делом, за которое другие отвечали. Но прошло несколько дней и Богдан был схвачен и сослан в Нижний Новгород. Это произошло после смуты, о которой сохранились противоречивые известия. Иностранцы говорят, что между Бельским и боярами произошло открытое междоусобие: Бельский со своими сторонниками был осажден в Кремле и принужден был сдаться. Одно русское известие показывает, что народ, вообразив, будто Бельский хочет извести царя и бояр, бросился в Кремль, с оружием даже хотел пушечными выстрелами разрушить запертые Фроловские ворота, но бояре вышли к мятежникам и уверили, что царь и бояре все целы и никому нет дела опасности, а потом сослали Бельского как бы в угоду народу; другое известие повествует, что сами бояре поссорились между собой, взволновался народ и Бельскому грозила смерть, но Годунов за него заступился. Как бы то ни было, верно только то, что в Москве вскоре после погребения Грозного происходило междоусобие, тогда был поставлен к решению вопрос, кому царствовать - слабоумному Федору или малолетнему Димитрию, и сторона Димитрия на этот раз снова проиграла. За Бельским сосланы были другие. Но вопрос еще не решался; волнение не утихло, и бояре положили созвать земских людей в Думу для того, чтобы эта Дума утвердила Федора на престоле.

Дума, состоявшаяся, как кажется из служилых людей, собралась 4 мая 1584 года и признала царем Федора Ивановича. Русские люди, как выражались в то время, молили его слезами сесть на Московское государство. Ход этой думы нам не известен. Но праздник Вознесения новый царь венчался царским венцом.

Царствовал Федор но он не мог властвовать; властвовать могли за него другие.

Царь Федор Иванович был человек небольшого роста, опухлый, с бледным лицом, болезненный; он ходил нетвердыми шагами постоянно улыбался. Когда польский посланник Сапега представился ему, Федор, одетый в царское облачение, с короной на голове, сидел на возвышенном месте и с улыбкой любовался своим скипетром державным яблоком, а когда проговорил несколько слов тихим и прерывистым голосом, то Сапега сделал заключение:” Хотя про него говорят, что у него ума немного, но я увидел, как из собственного наблюдения, так и из слов других, что его вовсе нет.” Весть об этом скоро дошла до соседей; в Польше надеялись, что при таком государе в Московском государстве начнется безурядица, откроются междоусобия и государство придет в упадок.

Ожидание это, вероятно, сбылось бы скоро. Годунов отвратил его или по крайней мере отсрочил.

Тотчас после венчания на царство Федора Борис постарался возможно лучшим способом устроить свое материальное состояние. Когда, по обычаю, новый царь после венчания рассыпал свое милости вельможам, Борис получил всю Важскую область, приносившую большие доходы с поташа; сбываемого англичанам; кроме того, получил он на берегах Москвы-реки вверх на тридцать, а вниз на сорок верст, с рощами и пчельниками, доходы с Рязани, Твери, с Северской земли, Торжка с со всех московских земель бань и купален; все это с доходами, получаемыми из его родовых вотчин, давало Борису огромную сумму ежегодного дохода в 93700 руб., а владения его были так многолюдны, что он мог выставить до 100000 вооруженных людей. До сих пор он носил сан конюшего; теперь он получил наименование ближнего государева боярина и титул наместника царств Казанского и Астраханского.

Царь Федор находился под влиянием своей жены, а Борис был постоянно дружен с ней, а потому стоял ближе к стоял ближе к нею, а потому стоял ближе всех к царю, и никто не в силах был оттеснить его. Единственным опасным соперником мог быть дядя царя Никита Романов, но этот старик в тот же год был поражен параличом и хотя жил до апреля 1586 года, но уже не принимал участия в делах. Из двух оставшихся соправителей Бориса Мстиславский был человек ограниченный и мог играть роль только по научению других благодаря своей знатности; более опасности представлял для Бориса князь Иван Петрович Шуйский; у него была сильная партия не только между знатными людьми, но и между московскими купцами. Князь Иван Шуйский имел поддержку в митрополите Дионисии.

Полтора года Борис уживался со своими товарищами, но уже захватил в свои руки управление всеми делами, так что и иностранцы обращались мимо этих товарищей к нему как к единственному правителю государства. В это время Борис Годунов начал любимое дело - постройку городов, чем отличался во все продолжение своей жизни, справедливо сознавая пользу этой меры государства. Таким образом, для укрощения черемисов Борис приказал строить по берегам Цивильск, Уржум, Царево-Санчурск, а ниже по течению Волги - Саранск, Переволоку, Царицын. Астрахань была обведена каменной стеной. На севере в 1584 году построен Архангельск, сделавшийся тотчас же важнейшим торговым пунктом. В самой Москве в 1586 году построена была Белогородская стена. На юге в 1586 году построены были Ливны, возобновлены Курск и Воронеж. От города до города устраивались станицы для поселения на привольных, но пустых местах.

Борис был милостив к тем, которые были с ним заодно, и в то время особенно приблизил к себе двух братьев дьяков, Щелкаловых, из которых Андрей был посольским, а Василий - разрядным дьяком. Но Борис не допускал долгое время проживать спокойно тем, в которых видел себе соперников и недоброжелателей. Борис именем царя приказал сослать Мстиславского в Кирилло-Белозерский монастырь и постричь.

Расправившись со Мстиславским, Годунов дождался случая разделаться с Шуйским. Им были переданы многие из московских торговых людей; ожидая от Годунова чего-нибудь враждебного к Шуйским, они заранее кричали, что побьют Годунова камнями, если он тронет кого-либо из этого рода. Митрополит Дионисий пытался было примирить и сдружить между собой Годунова и Ивана Петровича Шуйского; он пригласил и того и другого к себе. Они наружно помирились. Спустя несколько времени холопы Шуйских Федор Старов с товарищами подали донос, будто существует заговор против государя, которым руководят князья Шуйские. Летописцы говорят, что сам Борис подучил доносчиков; в этом случае он действовал по примеру царя Ивана, который не раз пользовался такими же ложными доносами, чтобы придать личину справедливости своим убийствам. По доносу Старова взяли под стражу князей Ивана Петровича и Андрея Ивановича Шуйских, князя Василия Скопина-Шуйского, разных их друзей, князей Ивана Петровича и Андрея Ивановича Шуйских сначала поговорили только удалить в их вотчины, но когда они туда приехали, то их схватили, увезли одного на Белоозеро, другого в Каргополь и удавили.

С этих пор Борис сделался вполне единым и самовластным правителем в Московском государстве. На будущее время беспокоили воображение Бориса потомки царской линии - царевич Димитрий и Мария, вдова короля Магнуса (дочь Владимира Андреевича) с малолетней дочерью Евфимией. Он поручил английскому купцу Горсею уговорить Марию Владимировну переехать с дочерью в Москву из Риги. Королева с дочерью убежала из Риги и прибыла в Москву на почтовых лошадях. Сначала Борис принял ее, как обещал, наделил вотчинами, деньгами, а через несколько времени именем царя ее разлучили с дочерью, увезли и постригли в Пятницком монастыре близ Троицы. В 1589 году маленькую дочь ее похоронили у Троицы с почестями, как королеву. Борис приказал тайно умертвить ее.

В декабре 1586 года умер Стефан Баторий. В следующем году в Польше началось обычное избрание нового короля, в котором важное участие приняло Московское государство. Борис увидел возможность посадить на польско-литовский престол Федора, сообразно давнему желанию литовских панов соединиться с Московским государством посредством возведения на свой престол московского государя. Борис вероятно рассчитывал, что расположение к нему Польши и Литвы пригодится со временем, и потому-то при венчании Федора.

В Польше в то время образовались три партии: одна, под предводительством Зборовских, хотела выбрать австрийского принца Максимилиана. Другая, во главе которой был канцлер и гетман Замойский, склонялась к избранию шведского королевича Сигизмунда, сына короля Иоанна и польской принцессы Екатерины. Третья, состоявшая преимущественно из литовских панов, хотела московского государя. Послы отправились в Польшу и повезли сорок восемь писем к разным панам с самыми лестными предложениями. Русский царь обещал защищать польско-литовские владения московскими силами, строить на свой счет крепости, отвоевать у шведов и отдать Речи Посполитой Эстонию, предоставить свободную торговлю польско-литовским людям в Московском государстве, а главное, он обещал не вступаться вовсе в королевские доходы и все отдать панам в управление Предложения были действительно соблазнительны.

Главное препятствие к выбору Федора заключалось в денежном вопросе. Паны говорили им, нужны деньги, чтобы подкрепить царскую сторону на сейме. Послам негде было достать денег. Тогда на сейме одна польская партия выбрала Максимилиана, другая - Сигизмунда. Литовцы не приставали ни к той, ни к другой и еще раз пытались сойти с московскими послами. Захочет ли государь взять одну Литву, если поляки не согласятся на его избрание?

Борис, узнав о том от послов, отправил панам литовским дары на 20000 рублей, обещая дать еще деньгами 70000. Но уже было поздно: поляки успели сойтись с литовцами и склонить их на сторону Сигизмунда. Избрание кончилось в пользу Сигизмунда. Максимилиан пытался было добывать польскую корону оружием, но был разбит Замойским, взят в плен и выпущен под условием отказа от всяких притязаний. на польский престол.

Таким образом, в Польше сел на престол государь, которого особенно не желали в Москве: сын шведского короля, с которым Московское государство находилось не в дружелюбных отношениях. Политика Бориса, однако, была не воинственна; он думал достигнуть политических целей хитростью и хотел находиться, насколько возможно, в мире со всеми соседями. С Швецией существовало ещё прежнее перемирие, продолженное на четыре года в 1585 году. В отношениях в Крыму Москве помогали междоусобия, возникшие в этой стране.

Борис по восшествии Федора на престол отправлял посольство в Турцию с изъявлением своего миролюбия. Там приняли московского посла хотя миролюбиво, но довольно надменно. На юго-востоке в 1586 году кахетинский царь Александр отдался в подданство московскому государю.

Борису нужно было возвышать духовенство, чтобы при всякой нужде опираться на него и находить в нем могучую поддержку. Для истинной пользы русской церкви в то время нужны были не титулы, не наружный блеск, а образованный блеск, а образованные и нравственные пастыри; патриаршество, как показали последствия, напортив, ставило преграду внутренним преобразованиям как в церкви, так и в свое время было уничтожено как один из признаков, наиболее препятствующих культурному движению русского общества.

Как ни старался Годунов избегать всякой войны с соседями, но в 1590 году, по истечении перемирия со Швецией, принужден был начать неприязненные действия. Шведы удерживали отнятую при Грозном часть Вотской пятины и не хотели возвращать ее, хотя Борис и предлагал за нее деньги. В январе 1590 года началась война. Самого государя взяли в поход. Шведы действовали плохо, не более как через месяц сами предложили перемирие на год и уступили царю Ям, Копорье и Иван-город. Русским этого было недостаточно. Они хотели также возвратить Нарву и Корелу, но приступ их к Нарве был неудачен, и осторожный Борис, побоявшись подвергаться опасностям, поспешил взять то, что давалось. С тех пор несколько лет съезжались между собой русские и шведские уполномоченные, не могли сойтись, начинались опять военные действия но незначительные; потом опять съезжались послы толковать о примирении и только уже в 1595 году заключили мир. Шведы воротили русским Корелу, а русские отказались от Нарвы и от всех притязаний на Эстонию.

Между тем Димитрий рос в почетном изгнании в Угличе и представлял в будущем большую опасность для Бориса. Федор был бездетен, слаб здоровьем и в случае его смерти царевич Димитрий был бы провозглашен его преемником на престоле. Борису, естественно грозила погибель. В 1591 году Годунов отправил в Углич надзирать над земскими делами и над домашним обиходом царицы Марии своих доверенных людей: дьяка Михаила Битяговского с сыном Даниилом и племянником Качаловым.

15 мая 1591 года в полдень пономарь соборной углицкой церкви ударил в набат. Народ сбежался со всех сторон во двор царицы и увидел царевича мертвого с перерезанным горлом. Народ убил Михаила и Данила Битяговских и Никиту Качалова. Умертвили еще несколько человек по подозрению в согласии с убийцами.

Дали знать в Москву. Свидетелей убийствами не было. Преступников - тоже.

Следствие произведено было самым бессовестным образом. Выходило, будто царевич зарезался сам. Осмотра тела не делали; людей, убивших Битягского с товарищами, не допросили. Показания, снятые с разных лиц гласили одно, что царевич зарезался в припадке падучей болезни. Тело царевича было предано земле в углицкой церкви св. Спаса.

Правительство объявило и приказывало народу верить, что смерть царевича произошла от самоубийства, но в народе сохранилось убеждение, что в царевич был зарезан по тайному приказанию Бориса.

Вскоре после смерти царевича, 23 мая, на праздник Троицы, во время отсутствия царя, уехавшего в Сергиев монастырь, вспыхнул в Москве пожар, обративший в пепел значительную часть Белого города. Борис тотчас начал раздавать пособие погоревшим и на собственный счет отстраивать улицы. Несмотря на такую щедрость, в народе ходили слухи, что пожар был произведен людьми Годунова, по его приказанию для того, чтобы отвлечь внимание от столицы от совершенного убийства.

Менее чем два месяца спустя столица испытала новую тревогу. Крымский хан Казы-Герей долго обманывал Москву, уверял, что будет посылать татар на Литву, а на Москву не пошлет, и вдруг неожиданно бросился с громадной силой в русские пределы. Тогда ожидали разрыва со Швецией и сосредоточивали военные силы на севере. Хан так скоро очутился на Оке, что русские думали только о защите столицы. Осторожный Борис не взял на себя главного начальства над войском, оборонявшем Москву, а поручил его князю Федору Мстиславскому, сам же занял после него второе место. Татары побились с русскими и потеряли несколько мурз. Годунов приказал без умолку палить из пушек, а русские пленники сказали хану, что в Москве стреляют от радости, потому что туда пришли новые силы из Новгорода и других мест и готовы на другой день утром ударить на хана. Хан немедленно бежал со всеми своими силами. Вся честь победа должна была приписываться Борису: об этом велено было рассказывать и в чужих землях. В память спасения Москвы был заложен монастырь, названный Донским. В следующем 1592 году у царя Федора родилась дочь Феодосия. Борис показывал вид радости, но никто не верил его искренности, через несколько месяцев маленькая царевна умерла.

Борис делал свое дело и приобретал себе всеми мерами сторонников. Он заручился расположением духовенства.

И вот Борис издал закон, уничтожавший Юрьев день право перехода крестьян с земли одного владельца на землю другого. Этим законом Борис до чрезвычайности угождал всей массе незнатных землевладельцев, обязанных службой и постоянно нуждавшихся в рабочих руках для достижения средств благосостояния и для исправности на службе. К этому располагало следующее обстоятельство. С открытием Сибири, с занятием земель на юге Московского государства последовало движение народа на новоселье. Пустели целые волости и посады. Мера эта не по душе была простому народу, и с этих пор вместо законно переходивших от владельца к владельцу крестьян явились беглые, и число их усиливалось с каждым годом. Владельцы преследовали их, искали на них суда, заводили тяжбы, требовали возвращения крестьян ; а те из крестьян, которые были поудалее бежали в казаки или умножали за собой разбойничьи шайки. Сам Борис, стараясь удержать народонаселение в середине государства, нуждался, однако и в расширении его на окраинах. Нашествие крымского хана убеждало его в необходимости умножать число городов на юге и населять ратными людьми. Таким образом, в конце 1593 года Борис построил крестьян вниз по реке Осколу - Белгород, Оскол, Валуйки.

Всякое общественное бедствие и всякое общественное предприятие давали Борису повод показывать свою заботливость о судьбе народа. В Москве в 1585 году случился пожар в Китай-городе, и сам Борис способствовал скорейшему возобновлению сгоревших дворов; вслед затем открылось покушение зажечь Москву, и Борис, к удовольствию народа, передал казни виновных. Происходили пожары и в других городах - и там Борис подавал помощь погоревшим. В некоторых местах были неурожаи - Борис посылал туда хлебные запасы. Посетило Русь также нередкое в ее истории бедствие - заразительные болезни, сильно опустошавшие тогда Псков, Борис учреждал заставы, чтобы не дать им распространиться в других областях. В 1596 году задумал Борис строить каменные стены в Смоленске и устроил работы наймом.

Борис в 1597 году подтвердил закон о прикреплении крестьян к земле, установил, чтобы все, убежавшие из поместий и вотчин в течение предшествующих пяти лет, были отыскиваемы и возвращаемы к повиновению помещикам и вотчинникам.

Царь Федор скончался 7 января 1598 года, на сорок первом году своей жизни.

Борис объявил, что умерший царь передал державу свою царице Ирине и поручил “строить свою душу” патриарху Иову и с ним шурину своему Борису и двоюродному брату Федору Никитичу Романову-Юрьеву.

Это была неслыханная новость: никогда еще женщина не царствовала самобытно, не будучи опекуншей детей; притом жена после мужа не могла быть преемницей ни по какому праву. Через девять дней Ирина постриглась в Новодевичьем монастыре. Тогда собрались бояре и постановили, что правление остается в руках бояр. Созвали народ целовать крест Боярской Думе, но созванная толпа состояла в большинстве из доброжелателей Бориса. Они закричали, чтобы царем был Борис.

Иов тотчас воспользовался этим и стал говорить, что следует идти просить Бориса принять царство.

Все отправились в Новодевичий монастырь, где находился Борис с сестрой, которая уже приняла имя инокини Александры. Борис показывал, будто весь погрузился в богомыслие.

Патриарх сначала просил бывшую царицу благословить на царство брата своего, потом обратился к Борису и говорил: “Будь нам милосердным государем, царем и великим князем, не дай в попрание православной веры в расхищение христиан православных” . Но Борис отказывался.

Тогда патриарх сказал народу, что надобно подождать окончания сорокоуста: Борис Федорович со своим обычным благочестием весь предался молитве за своего благодетеля, царя Федора Ивановича, а тем временем надобно созвать земской собор из людей всякого чина; когда всей землей начнут его просить - он не дерзнет противиться.

17 февраля в первый раз собрались выборные люди в Кремле. Патриарх, спросив их, кому быть на государстве царем, не дождался от них ответа, не допустил их рассуждать, ни спорить, а сказал, что у всех православных христиан, которые были в Москве прежде, одна мысль: молить Бориса Федоровича, чтобы он был на царстве и не хотел иного государя. Сторонники Бориса стали тотчас восхвалять его, а патриарх затем объявил: кто захочет искать иного государя, кроме Бориса Федоровича, того придадут проклятию и отдадут на кару градскому суду.

После такого заявления никто не посмел и заикнуться против воли патриарха.

Во Вторник 21 февраля зазвонили во всех московских церквях, и народ вслед за патриархом огромной толпой двинулся к Новодевичью монастырю. Борис вышел навстречу чудотворной иконе и поклонился до земли.” Не мы сей подвиг сотворили, - говорил патриарх, - а Пречистая Богородица с Предвечным Младенцем и святыми чудотворцами возлюбила тебя изволила придти напомнить тебе волю Сына своего, Бога нашего; повинись Его святой воле, не наведи на себя своим ослушанием гнева Божия” .

Борис ушел к сестре в келью.

“Это Божье дело, а не человеческое, - сказала Александра, - как будет воля Божья, так и твори” .

Патриарх благословил Бориса, сестру и жену его, затем вышел к народу и провозгласил: “Борис Федорович нас пожаловал: хочет быть на великом российском царствии” .” Слава Богу “, - кричали все, а приставы толкали людей, чтобы те кричали погромче и повеселее.

Борис рассчитал, что нужно на первых порах расположить к себе народ, приучить любить себя и повиноваться себе. С этой целью он освободил весь сельский народ от податей на один год. Борис преследовал бесчинное пьянство. Сидевшие в тюрьмах получали свободу, опальным прежнего царствования давалось прощение ; вдовы, сироты, нуждающиеся получали от щедрот царя вспоможение. Борис непрестанно кормил и одевал неимущих. Казней не было. Все благие стремления Бориса клонились только к одной цели: утвердиться на престоле. Только духовенство и служилые люди были действительно за Бориса; народ не любил его.

Но минули льготные годы, возобновились кабаки, пьянство опять сделалось источником казенных доходов и причиной народного развращения.

По отношению к соседям Борис держался прежней своей политики: сохранять, сколько возможно, мир, хотя при случае не гнушался и коварством.

Вдруг в конце 1600 года стал в народе ходить слух, что Дмитрий-царевич не убит, а, спасенный друзьями, где-то проживает до сих пор. След Димитрия не был отыскан. Борис принялся за бояр Романовых. Четырех братьев Романовых - Александра, Василия, Ивана и Михаила разослали по отдаленным местам в тяжелое заключение, а пятого Федора, который, как кажется, был умнее всех их, насильно постригли под именем Филарета в монастыре Антония Сийского.

В эти тяжелые времена доносов и пыток постиг Русь страшный голод, доверивший подготовку к потрясениям. Уже в 1601 году от дождливого лета и от ранних морозов произошел во многих местах неурожай. Сам Борис приказал отворить все свои житницы, продавать хлеб дешевле ходячей цены, а бедным раздавать деньги.

Возникло в народе убеждение, что царствование Бориса не благословляется небом, потому что, достигнутое беззаконием, оно поддерживается неправдой; толковали, что если утвердиться на престоле род Бориса, то не принесет Русской земле счастья. Люди родовитые оскорблялись и тем, что на царском престоле сел потомок татарина. Становится желательно, чтобы нашелся такой, который имел бы в глазах народа гораздо более прав перед Борисом. Таким лицом был именно Димитрий, сын прежнего государя. Мысль о том, что он жив и скоро явится отнимать у Бориса похищенный престол, все более и более распространялась в народе. И вот в начале 1604 года перехвачено было письмо, писанное одним иноземцем из Нарвы, в этом письме было сказано, что явился сын московского царя Ивана Васильевича Димитрий, находится будто бы у казаков, и Московскую землю скоро постигнет большое потрясение.

Царь Борис, услышав, что в Польше явился какой-то человек, выдавший себя за Димитрия, начал с того, что под предлогом, что в Литве свирепствует какое-то поверье, велел учредить на литовской границе крепкие заставы и не пропускать никого ни из Литвы, ни в Литву, а внутри государства умножил шпионов, которые всюду прислушивались: не говорил ли кто о Димитрии, не ругает ли кто Бориса. Между тем в Москве давали знать, что в польской Украине под знаменем Димитрия собирается ополчение с со дня на день нужно ждать вторжения в московские пределы, а в июле посланник немецкого императора сообщил от имени своего государя по соседской дружбе, что в Польше проявился Димитрий и надобно принимать против него меры. Посоветовавшись с патриархом, царь находил, что нужно же объяснить и самим себе, кто такой этот обманщик. Стали думать и придумали, что это, должно быть, бежавший в 1602 году Григорий Отрепьев. Он был родом из галицких детей боярских, постригся в Чудовом монастыре и был крестовым дьяком у патриарха Иова. Стали распространять исподволь в народ слух, что явившийся в Польше обманщик не кто иной как Гришка Отрепьев. Между тем 16 октября названный Дмитрий с толпой поляков и казаков вступил в Московское Государство. Города сдавались ему один за другим. Служилые люди переходили к нему на службу. В ноябре он осадил Новгород-Северск, но был отбит посланным туда царским воеводой Басмановым. После того царь выслал против Дмитрия войско под начальством Федора Мстиславского. Это войско 20 декабря потерпело неудачу. Далее скрываться перед народом было невозможно. Послушный Борису патриарх Иов взялся объяснить Русской земле запутанное дело.

21 января 1605 года Борисово войско под начальством Мситиславского и Шуйского одержало верх над Димитрием, и сам Димитрий ушел в Путивль. Борис был очень доволен, щедро наградил своих воевод, особенно ласкал Басманова за его упорную защиту Новгород-Северска; но народ, услышав о неудаче названного Димитрия, пришел в уныние. Борис вскоре понял, что сила его врага заключается не в той военной силе, с которой этот враг вступил в государство, а в готовности и народа, и войска в Московском государстве перейти при первом случае на его сторону, так как все легко поддавалось уверенности, что он - настоящий царевич.

Борис был в страшном томлении, обращался к ворожеям, предсказателям, выслушивал от них двусмысленные прорицания, запирался и по целым дням сидел один, а сына посылал молиться по церквям. Казни и пытки не прекращались. Борис уже в близких себе лицах подозревал измену и не надеялся сладить с соперником военными силами ; он решил попытаться тайным убийством избавиться от своего злодея. Попытка не удалась. Монахи, которых в марте подговорил Борис ехать в Путивль - отравить названного Димитрия, попались с ядом в руки последнего.

13 апреля царь встал здоровым и казался веселее обыкновенного. После обедни приготовлен был праздничный стол в Золотой палате. Борис ел с большим аппетитом и переполнил себе желудок. После обеда он пошел на вышку, с которой часто обозревал всю Москву. Но вскоре он поспешно сошел оттуда, говорил, что чувствует колотье и дурноту. Побежали за доктором; пока успел прийти доктор царю стало хуже. У него выступила кровь из ушей и носа. Царь упал без чувств. Около трех часов по полудни Борис скончался. Останки его погребены в Архангельском соборе.